Лимарев В.Н.

Что за люди японцы, т.е. о японской душе.

«Я смотрю быт и обычаи японского народа, его этику и эстетику. Быт и обычаи поистине крепки, как клыки мамонта – тысячелетний быт и обычаи, и сознание, перешедшее уже в бытие. За тысячелетия японцы создали свою особую мораль, духовную культуру…., которая не оказалась препятствием для западноевропейских конструкций, заводов, машин, пушек».

(Борис Пильняк).

Чтобы постигнуть сегодняшний день Японии и народа, нужен путеводитель по японской душе. Иначе не понять, почему ультрасовременная молодежь с её нарочитым бунтарством проявляет полную покорность родителям в выборе спутника жизни.

Иначе не понять, почему японцы всячески избегают прямого соперничества, стремясь прикрыть его видимостью компромисса: почему сложные и спорные вопросы они предпочитают решать только через посредников.

Иначе, наконец, не понять как могут совмещаться в японском характере совершенно противоположные черты: церемоннейшая учтивость в домашней обстановке с грубостью на улице, жесткостью правил поведения – с распущенностью нравов, непритязательностью  - со склонностью к показному, отзывчивость  - с черствостью,  скромность – с самонадеятельностью.

Ничто не гипнотизирует в Японии на первых порах, как экзотическая учтивость. В разговорах они поддакивают друг другу, при встречах отвешивают церемоннейшие поклоны, уместные, казалось бы, лишь в исторических фильмах да на театральной сцене. Зрелище это поистине незабываемое. Заметив знакомого, японец считает долгом, прежде всего, замереть на месте. Затем он как бы переламывается в пояснице, так что ладони его вытянутых рук скользят вниз по коленям, и, застыв ещё на несколько секунд в сгорбленном положении, осторожно поднимает вверх один глаз. Выпрямляться первым невежливо и, кланяясь, приходится зорко следить друг за другом. Со стороны же сцена эта производит впечатление, что обоих хватил прострел, и они не в силах разогнуться.
Но посмотреть вслед японцу, который, только что церемонно раскланявшись  с вами, вновь окунается в уличную толпу. С ним происходят  как бы таинственное превращение. Куда деваются его изысканные манеры? Он прокладывает себе дорогу в людском потоке, совершенно не обращая ни на что внимания.

До тех пор, пока прохожие на улице или пассажиры в вагоне остаются незнакомыми, японец считает вправе относиться к ним как к неодушевленным предметам. Садясь в автобус, можно без зазрения совести отпихнуть от подножки женщину с младенцем за спиной. Можно, пустив в ход колени и локти, обменяться пинками с соседом.  Полагается лишь обоюдно делать вид, что делаешь это как часть толпы, а не как отдельная личность.

Японская учтивость ограничивается областью личных отношений и отнюдь не касается общественного поведения,  - для каждого, кто приезжает в Японию, легче открыть это противоречие, чем докопаться до его корней.

Восприимчивость японцев больше касается формы жизни, чем её содержания. Они легко заимствуют материальную культуру, но в области культуры духовной им присуща  уже не подражательность, а консерватизм, не восприимчивость, а замкнутость.

Это «японская душа», почти не подвержена переменам, присутствует всегда и во всем.  Японская душа в каждом японце, сколько бы современным не был его вид. В японской душе оставили свой след три религии. Синто наделил японцев чуткостью к природной красоте, чистоплотностью с отголосками легенд о своем божественном происхождении. Буддизм окрасил своей философией японское искусство, укрепил в народе врожденную стойкость к превратностям судьбы. Наконец, конфуцианство принесло с собой идею о том, что основа морали – это верность, понимаемая как долг, признательность к старшим и вышестоящим.

В общем, японцы, как и их соседи – китайцы, народ малорелигиозный. Но если китайцам религию во многом заменяет этика, то есть нормы взаимоотношения между людьми,  то у японцев в подобной роли выступает эстетика, то есть поклонение прекрасному.

Не будет большим преувеличением назвать культ красоты национальной религией. Именно эстетические нормы во многом определяют  их жизненную философию.

Японцам присуще обостренное чувство гармонии. Художественный вкус пронизывает весь уклад жизни. Эстетизм японцев основывается на убеждении, что красота присутствует в природе повсюду и от человека требуется лишь зоркость, чтобы увидеть её.

Жажда общения с природой граничит у японца с самозабвенной страстью. Причем любовь эта вовсе не обязательно адресуется одним только захватывающим дух  крупномасштабным  красотам – предметом её может быть и травинка, на которой обосновался кузнечик, и полураскрывшийся полевой цветок, и причудливо изогнутый корень.

Японцы чутки и отзывчивы к смене времен года. Подчиняясь календарю, они стараются есть определенную пищу, носить определенную одежду, придавать должный облик  жилищу. Они любят причудливые семейные торжества к знаменитым явлениям природы: цветению сакуры или осеннему полнолунию; любят видеть на праздничном столе напоминание  о времени года: ростки бамбука весной или грибы осенью.

Японцам присуща решимость не покорять природу, а жить в согласии с ней.

Мерилами прекрасного у японцев служат эстетических принципа, которые отражают состояние японской души  и являются базовыми для японской культуры и искусства.

Наиболее значимый из них для японцев -  ваби.

Ваби это наслаждение спокойной и неспешной жизнью, свободной от мирских забот. Он означает простоту и чистую красоту, созерцательное состояние духа. На нем, например, основана чайная церемония хайка.

Ваби это отсутствие чего-либо броского, нарочитого, вульгарного. Ваби это прелесть обыденного.

Считается, что осознание бедности и одиночества – важнейшие условия для достижения свободы от материальных и эмоциональных забот; а пустота, отсутствие явной красоты – это приближение к красоте непроявленной, скрытой, и поэтому более высокой.  Любой предмет домашней утвари, будь то лопатка для накладывания риса или бамбуковая подставка  - могут быть произведением искусства и воплощением красоты.

Эстетический   принцип  - саби – означает: Красота и естественность тождественны. Все что неестественно, не может быть красиво. Саби способствует выявлению сущности вещей: прекрасно, а значит и ценно то, на чем есть следы древности. Особое эстетическое наслаждение японцы получаю прикоснувшись к чему-то древнему, замшелому. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелость камня, обтрепанные края картины. Саби буквально означает – ржавчина. Саби это неподдельная ржавость, прелесть старины, печать времени. Саби ассоциируется со старостью, смирение и покоем.

Ваби и Саби со временем, определяющие мировосприятие японцев  стали со временем употребляться слитно, как одно понятие ваби-саби, и в обиходе были заменены словом  сибуй.

Сибуй это красота простоты и естественности.

Слово сибуй имеет самое различное, подчас неожиданное применение. Однажды в метро я услышал, как две девушки пользовались им, споря о киноактерах: Ив Монтан, например, обладает этим качеством, ибо ему присуща грубая мужская красота, а вот Ален Делон  - нет.

Юген это японское понятие о красоте заложенной в подтексте, в прелесть недоговоренности. Он предполагает таинственную потустороннюю красоту.

В позднее время понятие юген стало синонимом блеска и пышности, радующей  взор и одновременно печалящей  сердце от сознания из скоротечности.

Термин суй означает изысканность в манерах  поведения: познав всю горесть земной жизни, такой человек способен ценить красоту и умеет сострадать печалям других людей.

Термин ики скромность человека «высокой души», которая появляется в одежде и общении.

Основной источник:

Всеволод Овчинников: «Ветка Сакуры»

Дополнительный источник:

Сергей Пашкевич: Япония, путеводитель от компании «Toreo lion House»